Интервью с оппозиционером Башара Асада

Сирия, Иран, ИГИЛ и будущее социальной справедливости: разговор с Ясином аль-Хадж Салехом

Интервью с сирийским писателем и бывшим политзаключенным о природе режима Асада, роли Ирана, баасистском влиянии в ИГИЛ и будущем борьбы за социальную справедливость в Сирии.

Ясин аль-Хадж Салех – ведущий сирийский интеллектуал и бывший политзаключенный, который участвовал в сирийской революции с самого ее начала в марте 2011 года. С октября 2013 года он находится в изгнании в Турции, где продолжает писать и выступать в защиту тех идеалов, которые вдохновили революцию. Салех – автор статей в арабской прессе и нескольких книг. В 2012 году он стал лауреатом премии фонда принца Клауса, но не смог получить награду, потому что находился на подпольном положении в Дамаске. Интервью у Салеха взяла Фрида Афари, автор блога о прогрессивной политике в Иране.

Многие иранцы приветствовали сирийскую революцию весной 2011 года и надеялись, что она вдохновит демократическую оппозицию в Иране. Они оказались разочарованы, когда эта народная революция с ее требованиями экономической и социальной справедливости превратилась в войну между фашистским режимом Асада и не менее фашистскими джихадистами.

В ваших статьях, книгах и интервью, посвященных сирийской революции, вы подробно описываете следующие причины произошедшего: 1) военная и финансовая поддержка режима Асада со стороны Ирана и России, 2) освобождение Асадом джихадистов из сирийских тюрем для того, чтобы они уничтожили светскую и демократическую оппозицию при поддержке Саудовской Аравии и государств Персидского залива, 3) отказе западных стран создать беспилотные зоны и предоставить оружие сирийской демократической оппозиции, что позволило бы осуществить массовую самозащиту от режима и джихадистов, 4) поддержке западными левыми «антиимпериалиста» Асада, их отказе признать наличие классовой борьбы внутри Сирии и оказать моральную и практическую поддержку движению за социальную справедливость.

Некоторые иранские оппозиционеры утверждают, что в войне между авторитарным, но светским государством и оппозицией, в которой решающую роль играют религиозные фундаменталисты, сирийским левым стоило бы занимать нейтральную позицию или поддержать проекты реформ Асада. Однако другие оппозиционеры в Иране соглашаются с вами в том, что изначально инициатива не была в руках фундаменталистов и по отношению к спонтанной революции масс против фашистского режима просто невозможно занимать нейтральную позицию.

С вашей точки зрения, помимо внешних причин, на которые вы указывали, какие внутренние проблемы революционного движения позволили религиозному фундаментализму в итоге взять верх?

Прежде всего, на мой взгляд, следует различать привходящие и структурные причины ситуации в Сирии. Влияние Ирана и стран Персидского залива, позиция Запада и международных левых сил – все это привходящие причины разгула религиозного фундаментализма, который мы видим в Сирии. Структурная причина, главным образом, заключается в том, что я называю неосултанистским государством, основанным Хафезом Асадом. Династия Асада монополизировала власть и контроль над государственными ресурсами в сирийской «республике». Внутреннее устройство государства и общества в Сирии (в противоположность внешнему) основано на том факте, что Сирия – это частная собственность семьи Асада. Это внутреннее устройство покоится на трех столпах: вечной династии, религиозном разделении (sectarianism) и «фитне» (гражданской войне) в случае протестов населения.



Известно, что аппарат безопасности и военные подразделения, имеющие внутренние функции, — то, что я называю «внутренним государством» в противоположность внешнему государству, лишенному реальной власти и не принадлежащему к конкретной религиозной группе, — возглавляется и комплектуется алавитами. Это внутреннее государство, обладающее монополией на реальную власть, — подлинный источник религиозного разделения и именно его возглавляет династия Асада вместе с доверенными лицами. Причем всю оппозицию внутри страны это государство изображало исключительно как суннитских фундаменталистов. Так оно делало в период борьбы 1979-1982 годов, так поступало и с начала этой революции. И нужно добавить, что многие из этих фундаменталистов были настоящими партнерами государства по этой стратегии в период между началом американской оккупации в 2003 году и началом сирийской революции в 2011 году. С такими людьми, как мы, всегда расправлялись, потому что мы не вписываемся в эту грубую схему: модернист Ассад против террористов-фундаменталистов.

Преступление международных левых, за исключением отдельных смелых людей там и тут, заключается в том, что они приняли эту ложную идею и стали ее широко распространять. Это глубоко искаженное представление делает большинство сирийцев невидимыми, – как будто они вообще не существуют. Но мы существуем. Неправда, что большинство верующих – естественная социальная база экстремистских групп. Весной 2013 года я подготовил шесть портретов повстанцев в Восточной Гуте. Пятеро из них были верующими, но ни один не был фундаменталистом. Историческая социальная база сирийской революции – трудящееся общество, те, кто живет своим трудом: бедные в пригородах, городах и сельской местности, средний класс. Интеллектуалы, писатели, режиссеры, актеры, музыканты, врачи, студенты, правозащитники и активистки женского движения были органичной частью революции.

Во второй половине 2012 года в ближайшем кругу Асада победила иранская партия. После этого мы увидели самолеты, сбрасывающие бомбы на города, использование бочковых бомб, химического оружия и ракет Scud, случаи религиозной резни и т.д. Революционная борьба коллапсировала. Вскоре прибыли боевики из ливанской Хезболлы и другие шиитские боевики из Ирака и Афганистана. Неосултанистское государство спряталось под крылом имперского Ирана, и имперский центр в Тегеране, олицетворяемый генералом Касемом Сулеймани, приказал подчиненным в Ливане, Ираке и повсюду поддержать маленького султана в Дамаске. С этого момента влияние Ирана из привходящей причины сирийской трагедии превратилось в структурную.

Суннитские боевики, всегда представляющие собой паразитический феномен, обнаружили, что среда идеально подходит для их религиозной войны. Как уже прежде в Афганистане, Ираке, а в какой-то степени даже в Боснии и в Чечне, джихадисты из многих стран сочли подобное «состояние дикости» подходящим для своей террористической деятельности.

Многие левые по всему миру просто не видят, что усиление асадовского режима вовсе не означает снижения числа джихадистов. Напротив, чем больше режима (даже без учета шиитских боевиков у него на службе), тем больше суннитских фундаменталистов. А значит, первый шаг на пути ослабления джихадизма – глубокое изменение политической обстановки в Сирии. Без свержения режима Асада это невозможно.



И есть, в конце концов, вопрос справедливости. Грязная клика, убивающая свой народ химическим оружием, голодом, поставленными на поток пытками, насилием над женщинами и детьми в тюремных подземельях, должна ответить за свои преступления. Исламистский экстремизм – горький плод этого недостатка ответственности. Что это за «левые», если справедливость вообще отсутствует как часть их самоопределения?

И последнее: что это за «проекты реформ Асада», которые мы должны поддержать? Я сириец и ничего об этих реформах не знаю! Буду благодарен, если «иранские оппозиционеры» пояснят, что они имеют в виду.

Расскажите о военной и финансовой поддержке иранским правительством режима Асада. Выстоял бы режим без этой поддержки?

По последним данным, Тегеран потратил около 35 млрд долл. на поддержку режима Асада. Кто оплачивает расходы Хезболлы, иракских шиитов из Асаиб Ахль аль-Хакк, бригады Абуль-Фадль аль-Аббас и других? Или шиитских джихадистов из Афганистана вроде тех, что были захвачены в плен в Деръа и Алеппо в марте 2015 года? Иран не просто платит – он все контролирует.

В Сирии многие считают, что страна оккупирована Ираном. И, похоже, что Тегеран управляет войной Асада против населения страны не только по стратегическим причинам или для того, чтобы получить больше рычагов влияния в регионе. Иранские правители положили глаз на сирийскую землю и государственную собственность. 29 апреля иорданский писатель, лояльный режиму Асада и «Хезболле», написал в ливанской газете «Аль-Акбар» (которой владеет «Хезболла»), что без «сирийской армии» Иран не смог бы расширить свою роль в регионе и иранцы бы не приняли соглашение по атомной программе с Западом. Он добавил, что экономическая поддержка Ираном сирийского государства имеет коммерческий характер, а вовсе не является «дружественной» и «братской». Иран предоставляет Сирии займы, в которых госсобственность и государственная земля выступают залогом.



Это колониализм в точном смысле слова. Думаю, что режим династии Асада не смог бы остаться у власти, не подчинив страну колониальной державе, причем такой, о которой нельзя сказать, что она гуманно относится к сирийцам – да и к своему собственному населению. Известно, кстати, что как раз по инициативе Тегерана созданы Национальные силы обороны, состоящие из шабиха – преданных местных головорезов, добровольно согласившихся подавлять народные протесты против режима. Многие из них прошли обучение в Иране. Грязная игра Тегерана наверняка окажется недальновидой и еще ударит по тем, кто ее затеял.

Подъем ИГИЛ в Ираке и Сирии привел не только к массовым убийствам, насилию над женщинами, мужчинами и детьми, взятию женщин и детей в рабство, обезглавливаниям, пыткам, разрушению городов и исторических памятников. Он сделал демократических оппозиционеров по всему региону глубокими пессимистами. Мы все знаем, что американское вторжение в Ирак усилило позиции джихадистов в регионе. Но с вашей точки зрения, в какой степени политика иранского правительства сформировала условия для альянса суннитских джихадистов, баасистов и разгневанных суннитов, который превратился в ИГИЛ? Как вы вообще оцениваете подъем ИГИЛ?

Я рассматриваю Даеш – так сирийцы предпочитают называть ИГИЛ из-за неблагозвучности этого арабского акронима – не как террористическую организацию, а как сверх-террористический репрессивный аппарат. Ее прототип – не современные нигилистические или светские террористические организации, а «эскадроны смерти» и банды тайной полиции. Важнейший компонент Даеш – военные и полицейские кадры режима Саддама Хусейна из подразделений, расформированных после американской оккупации Ирака в 2003 году. Даеш – это комбинация из Аль-Кайеды и баасистского аппарата Саддама Хусейна. Суннитское недовольство в новом Ираке, в котором преобладают шиитские партии и который находится под патронажем Ирана, — важный элемент этого монструозного образования. Суннитское недовольство растет и в Сирии – и Даеш им пользуется.

На мой взгляд, Иран, как самый влиятельный игрок в Сирии, спланировал и организовал все так, чтобы Даеш казалась единственной или по крайней мере основной силой, противостоящей режиму. Летом 2013 года я был в Ракке. В те дни штаб Даеш располагался в большом здании в городе. Это здание ни разу не было атаковано самолетами с воздуха. Но те же самолеты несколько раз сбрасывали на город бочковые бомбы в период, когда я был там, и в первые дни октября 2013 было убито 19 школьников.



Только после начала кампании против Даеш под предводительством США в 2014 году режим Асада начал атаковать территории под контролем Даеш. И все равно его жертвами становились по большей части гражданские лица. Сторонники Асада и их хозяева в Тегеране пытаются представить себя эффективными партнерами в американской войне с террором. Но и фундаменталистский режим в Тегеране, и его сирийский сателлит уверены, что надо лишь завоевать доверие США – и можно будет ходить по телам в Иране и в Сирии. И они правы.

В Иране широко поддерживали отважную борьбу курдов против ИГИЛ в Кобани и на севере Сирии. Тем не менее, некоторые иранские активисты критикуют курдскую партию «Демократический союз» и говорят, что те заключили негласное соглашение с режимом Асада еще в самом начале Сирийской революции. И состояли в нем вплоть до недавнего времени. В ответ на это курдские активисты и сирийские аналитики говорят, что партия не поддержала сирийскую революцию в силу того, что сирийская демократическая оппозиция не поддерживала курдское самоопределение. Какова позиция сирийской демократической оппозиции по вопросу самоопределения курдов? Каковы отношения «Демократического союза» и сирийской революции?

У сирийских демократических партий нет четкой позиции по вопросу устремлений курдов. В то же время, нет ясного выражения этого стремления и среди различных курдских организаций. Но мне все же кажется, что большая часть сирийской демократической оппозиции поддерживает культурные и политические права курдов. Когда речь заходит о разделении, большинство выступает против. Соглашение возможно, но на основаниях своего рода автономии, концепция которой все еще требует доработки.

Но я не понимаю, как подобная неустойчивость в позициях может быть использована в качестве предлога для объединения с режимом, который никогда не признавал самого существования курдского населения (8-10% сирийцев) в Сирии, не говоря уже об их правах. Я боюсь, что «Демократический союз» рассматривает сирийскую революцию сквозь оптику Рабочей партии Курдистана в Турции. Это совершенно неверно, поскольку турецкое правительство несет определенную ответственность за эту ситуацию. В Сирии другие географические, демографические и исторические условия, и перенос опыта турецких курдов в Сирию может быть таким же вредным, как и перенимание опыта турецкого правительства по курдскому вопросу сирийским правительством.

Роль «Демократического союза» в сирийской революции была незначительна. Они сражались с Даеш в 2013 году и после, но я боюсь, что их националистическая политика подтолкнула некоторых арабов в регионе примкнуть к Даеш.

Самира Аль-Кхалиль, социалистка, феминистка, борец за гражданские права и ваша жена была похищена салафитами в декабре 2013 года. Она была похищена вместе с тремя другими активистами: Разан Зейтонех, Ваэль Хамадех и Назем Хаммади, — в Думе, близ Дамаска. С тех пор вы не получали о них никакой информации. В недавней статье вы говорите о том, что «в своей работе и в истории своей жизни они олицетворяют подлинные освободительные ценности революции» и что «Самира и Разан также представляют основную роль женщин в сирийской революции». Пожалуйста, расскажите больше о деятельности Самиры и Разан в области защиты женских и общечеловеческих прав.

Я не хочу мифологизировать Самиру, но каждый день я все больше понимаю, что она является символом нашей борьбы. Самира была политзаключенной с 1987 по 1991 год, потому что являлась активным членом коммунистической партии (не той же, что и я). Вот почему она символ непрерывности нашей борьбы уже для двух поколений. Самира – алавитка, и она всегда была очень последовательна в своем сопротивлении режиму по вопросам алавитов. По этой причине она еще и символ светского характера нашей борьбы. Она (и Разан) не носили хиджаб в регионе, подконтрольном ультраконсервативным салафитам. Подобный поступок сделал Самиру олицетворением тех храбрых сирийских женщин, которые настойчивы в своем желании быть нравственными борцами за свободу и перемены. Самира полна человечности и любви к людям, она жила и боролась среди людей. И это делает её также символом человеческого характера сирийской борьбы. Принимая все это во внимание, можно сказать, что Самира уникальна, она одна из величайших героинь Сирии.

 

Разан относится к молодому поколению. Она очень смелая женщина, хорошая писательница, пример нравственного деятеля в борьбе за нашу свободу. Разан – человек, который революционизировал и радикализировал среду правозащитников в Сирии и донес ее до широкого круга притесняемого, истощенного и невидимого населения. До Разан правозащитной деятельностью в Сирии занимались в основном представители хорошо образованного среднего класса, а также узкие круги политических активистов.

Это похищение символизирует двоякий характер битвы, навязанной сирийцам. Битвы одновременно против и асадистских фашистов и длиннобородых исламистов. Обе женщины — великие героини сирийской борьбы за политическую, социальную и культурную свободу.

В 1980-х, в девятнадцатилетнем возрасте, посещая медицинскую школу в Алеппо, вы были арестованы за то, что были коммунистическим активистом, и оставались политическим заключённым в течение долгих 16 лет, перенеся за это время огромное количество лишений. В своей недавно опубликованной книге «Salvation O Boys: 16 Years in Syrian Prisons» вы говорите о том, что тюремный опыт повлёк за собой «новое начало» и «перерождение». Пожалуйста, объясните, что вы имеете в виду. Как изменилось ваше восприятие социализма? Что он значит для вас сейчас?

Моя книга о собственном тюремном опыте вышла в 2012 году, ровно через 16 лет после моего 16-летнего заключения. В книге я говорю, что долгие дни изоляции стали для меня своего рода вторым детством. Первого оказалось недостаточно. Испытать два детства — это большая привилегия: под арестом можно многое узнать. Но за это приходится тяжело платить: один ребёнок приносится в жертву ради жизни другого. В тюрьме я перенес предельный «кризис жертвы», который, в конечном итоге, необратимо изменил меня. Я ребёнок тюрьмы.

Через какое-то время после выхода из тюрьмы, я стал писателем и понял, что это был освободительный опыт, в котором я испытал и поборол свое собственное внутреннее заключение: узкую политическую принадлежность, строгие идеологические взгляды, абсолютное эго, ненависть и отчаяние.

В то же время я совершенно не хотел быть «разочаровавшимся» бывшим коммунистом, который обратился к либерализму и вернулся в теплый круг сообщества его детства. Я не презираю либерализм, но я придерживаюсь республиканских ценностей, которые, как я считаю, являются основой социализма: свобода, равенство, братство и сестринство.

В долгие дни заключения я определил, что изменение отношений собственности без соответствующих перемен в общественном устройстве – это не просто дефектный социализм, но и экономический базис современных форм тирании, которые называются тоталитаризмом.

С одной стороны, к соответствующим изменениям в общественных отношениях, о которых я говорил выше, относится вовлечение людей в политику: они собираются и самоорганизуются; они владеют публичным пространством и открыто протестуют; они также открыто говорят об общественных делах. Я имею в виду, что они располагают возможностью обсуждать общественные вопросы и менять при этом повестку дискуссии.

С другой стороны, я думаю, что жизненно важно также пересмотреть устройство знания и того, что правильно, а что нет, потому что определение «правильного» дает право управлять людьми «правильным» образом, как то установлено лицемерными элитами или партией. Нельзя называть себя левым, не подвергнув пересмотру проблемы правильного и неправильного. Нельзя вооружаться догмой, которая определяет правду, и быть левым в политике. В конечном итоге, необходимо «ошибаться» в знании (быть неортодоксальным, еретиком, диссидентом), чтобы не стать правым. Я редко использовал слово «социализм» в моей работе, но я думаю, что его следует отнести к попытке людей добиться необходимых перемен, включая экономические процессы. Но перемены не должны сводиться к экономическим процессам. Изменения в политике и изменение в вопросах знания одинаково важны.



В то же время, равенство перед законом не может быть защищено без равенства в возможности принимать законы, без общественного права на процесс законотворчества. Это политическое равенство по Фуко. Идеал здесь состоит в равном праве влиять на политику. Суверенитет людей не может быть достигнут без этого. Так я предпочитаю определять социализм.

Что могут усвоить из опыта сирийской революции иранские мыслители и борцы за социальную справедливость?

По моему мнению, главное – связь между внешней экспансионистской политикой и внутренней деспотией. Иранцы не могут в полной мере бороться с угнетением внутри Ирана, игнорируя по националистским или каким бы то ни было другим причинам острую необходимость борьбы против имперской политики их страны. На них лежит ответственность за то, чтобы быть предельно убедительными в своем осуждении политики иранского правительства в Сирии, неважно, насколько сирийская оппозиция беспомощна или заслуживает критики. У них, конечно, есть право критиковать сирийскую оппозицию, и я сам являюсь её жестким критиком, но только при условии ясной и принципиальной позиции против иранского вторжения и режима Асада. Чем могущественнее Иран в Сирии, тем более могущественно настоящие иранское правительство один на один с иранском народом.

Оригинал интервью. Перевод Галины Кукенко, Ильи Матвеева.

Другие переводы статей и интервью Ясина Салеха: «Сирия и левые», «Совесть Сирии».

РЕПЛИКА: Прочел с интересом. Значит, имеются в Сирии и здоровые силы, адекватно оценивающие действительность. Салех правильно подметил, что очень многие "левые" считают, что при социализме асадовского типа классовой борьбы не должно быть и потому поддерживают Башара и его партию БААС. Это лишний раз подчеркивает практическую тождественность сталинизма и гитлеризма. Сейчас буду знать, что в Сирии есть герои, за которых нужно переживать.
Ян Радий. 7 октября 15. Белорецк