Историк Александр Даниэль: «Мотивы тех, кто вышел на площадь в 1968-м и выходят сейчас — примерно те же»
Текст: Зоя Светова
Сын Ларисы Богораз, одной из тех, кто вышел на Лобное место 25 августа 1968 года в знак протеста против вторжения в Чехословакию, — о том дне, о судебном процессе и о том, чем тот август 50 лет назад похож на сегодняшний.
— Ваша мама Лариса Богораз рассказывала вам, что собирается 25 августа выйти на Красную площадь в знак протеста против ввода войск в Прагу?
— Не могла рассказывать — меня в то время не было в Москве. Я в том году поступал в Тартуский университет. 20-го выяснилось, что меня не приняли, и я поехал в Тарту выяснять, почему. Вернулся в Москву 25 августа днем, дома никого не застал, стал выяснять, куда делась мать, позвонил одной из ее знакомых, Нине Петровне Лисовской, которая жила поблизости на улице Дмитрия Ульянова. Она была очень взволнована, ничего толком сказать не могла, я к ней подъехал и, наконец, узнал, что мать собиралась сегодня делать. Потом мы вместе поехали к Петру Якиру на Автозаводскую, где можно было почерпнуть новости. И там мне общая картина стала ясна. И только тут меня, дурака, осенило: раз мать арестовали, наверное в доме будет обыск; а раз дома никого нет, то ее должны привезти на этот обыск. Я схватил такси, помчался домой; точно — мать оказалась там. Так что мы успели пообщаться и повидаться.— Что она вам рассказала?
— Ничего судьбоносного. Наверное, показала, где борщ стоит, где чистое белье лежит. Что мать может говорить сыну семнадцати лет от роду, собираясь надолго его покинуть, имея в виду его дальнейшую самостоятельную жизнь? Говорила, какие вещи передать ей в тюрьму, говорила, что в качестве адвоката хотела бы взять Дину Исааковну Каминскую (что и было сделано).— Что на обыске взяли?
— Какую-то чушь. Самиздат общего назначения. Точно не помню. Помню, что мне особенно жаль было томика Мандельштама американского издания. Я спросил, почему они его забирают, мне отвечали, что там антисоветское предисловие, кажется, Струве. Я говорю: «Вырвите предисловие, а стихи верните!». (Меня потом правозащитники страшно клеймили за такую беспринципность).
— А когда они вернули Мандельштама?
— Никогда. Так он у них где-то и сгинул. Может, на черном рынке продали.
— В какой тюрьме в Москве мама сидела?— В «Лефортово».
— Свидания давали?— До суда — нет. После суда дали два свидания. Второе — перед отправкой в ссылку.
— Для вас было удивительно, что мама пошла на эту акцию?— Нет.
— Что вы подумали, когда узнали об этой акции и ее последствиях?— Сказать, что я был рад и счастлив, что мать арестовали, я не могу. Не было никаких особенных мыслей на эту тему. Человек поступил, как счел правильным поступить. Если бы это была не моя мать, то я бы восхитился ее поступком, но восхищаться родной матерью? Я оценил этот поступок. Для меня известие о нем не было неожиданным. Я подозревал, что она что-то сделает, что-то резкое совершит; о вторжении в Чехословакию я с ней по телефону из Эстонии разговаривал и видел, что она на взводе. Я не был удивлен, узнав о демонстрации; но сказать, что я ожидал именно этого поступка, тоже не могу.
— На суд пускали родственников?— Да. И я очень хорошо помню суд.
— Что больше всего поразило?— Пустили много народу. Там пятеро подсудимых и, по крайней мере, у двоих из них куча родственников. У матери моей — двое: я и ее отец, мой дедушка. А у Кости Бабицкого — куча, и у Паши Литвинова тоже. Так что значительную часть публики составляли родственники, остальные, конечно, были ихние.
Было впечатление пьесы, очень хорошо написанной талантливым драматургом, сыгранной яркими актерами. Это был не просто суд: один выступает, другой — героические люди. Это были пять человек, пять персонажей со своими совершенно разными характерами, дополняющие друг друга, как будто придуманные великолепным сценаристом. Повторюсь, это была театральная постановка. Очень естественная, очень живая, очень полноценная. Это касалось не только подсудимых, но и адвокатов. Все адвокаты были великолепны. Они тоже очень гармонировали со своими подзащитными, и все это производило сильное впечатление. Судья Лубенцова — тоже великолепно прописанный типаж. Правда, прокурор был скучноват. Серия очень ярких, очень выразительных свидетелей, гебистов и случайных прохожих. В целом это было художественное произведение, явно тяготеющее к театральному жанру. И я смотрел на все это с открытым ртом. Я потом спрашивал у других, кто был в зале, у них было такое же ощущение.— Вашу маму, Ларису Богораз приговорил к четырем годам ссылки. Она отбыла весь срок?
— Не совсем. Ей предложили написать просьбу о помиловании в 1971 году. Буквально за несколько месяцев до конца срока. Она была арестована 25 августа 1968-го, приехала на место ссылки 31 декабря, а поскольку один день тюрьмы считался за три дня ссылки, то срок у нее на 8 месяцев сократился и кончался в начале января 1972 года. А в 1971 году началась торговля: ей КГБ предложил принять помилование. Был такой Борис Михайлович Когут, который курировал диссидентов.— Он к ней сам приезжал?
— Нет, через третьих лиц передавалось. (А, впрочем, кажется, один раз и сам приехал — им почему-то было важно ее помиловать). Мать сказала так: «Я готова написать заявление, что готова принять помилование — но при условии, если отпустят Горбаневскую и Файнберга из психушек».— А они?
— Они всегда обманывают. Никогда не выполняют договоренностей полностью. Горбаневскую они действительно начали освобождать, перевели из Казанской спецпсихушки в Чеховскую психбольницу общего типа, — а Файнберга нет. Мать они помиловали, но она сказала, что раз так, то она принимать помилование не будет, — и осталась в поселке, где отбывала ссылку, до конца срока.— Можно ли сравнить сегодняшние протестные акции активистов, например, в поддержку Олега Сенцова — с акцией 25 августа 1968?
— Тогда в 1968 году было неважно, сколько человек выйдет — семь, восемь, одиннадцать… Сегодня — важно. Мне кажется, что у тех, кто выходит на всякие акции, пикеты, демонстрации сейчас, и у тех, кто выходил тогда, движущие мотивы примерно одинаковые. И тогда и сейчас люди выходят на митинги и пикеты, понимая, что от этого ничего не изменится. Например, когда сейчас люди выходят в защиту Сенцова, большинство из них понимает, что Сенцова если и отпустят, то не из-за их пикетов. Но они выходят, потому что этого требует чувство их собственного достоинства. Так было и в советском прошлом. Был, правда, короткий промежуток между тем временем и этим, когда люди выходили на митинги, на шествия, на демонстрации, надеясь реально изменить ситуацию. Им казалось, что это возможно, — и, может быть, это и вправду было в каких-то случаях возможно. Несколько лет назад ситуация изменилась, вернулось прежнее советское чувство невозможности что-то изменить, на что-то повлиять.А различие между советским временем и нынешним очень простое: когда в 1968 году люди выходили на демонстрации, было более или менее понятно, что всех, или большинство из них, посадят в тюрьму. А сейчас все-таки это не так стопроцентно очевидно. Ситуация, конечно, ухудшается, и это различие сходит на нет: несколько лет назад за участие в акциях протеста могли дать штраф или задержать ненадолго, а сейчас могут арестовать и осудить. Но люди все равно выходят и сейчас. Как выходили тогда.
РОДСТВЕННИКИ ОТМЕТИЛИ СОБЫТИЯ ПОЛУВЕКОВОЙ ДАВНОСТИКак рассказал «МБХ-медиа» историк, друг нескольких участников «Демонстрации семерых» и организатор сегодняшней акции Алексей Боганцев, он хотел собрать всех оставшихся в живых демонстрантов, их родственников и потомков. Но в полной мере воплотить в жизнь эту идею не удалось. К Лобному месту пришли сын Натальи Горбаневской Ярослав, сын Ларисы Богораз Александр Даниэль, двоюродный брат Вадима Делоне Сергей и другие — всего было около 15 человек. Демонстранты 1968 года Виктор Файнберг и Татьяна Баева присоединиться не смогли.
За несколько минут до полудня Боганцев просил журналистов не торопиться с взятием комментариев у единственного присутствовавшего участника демонстрации 1968 года Павла Литвинова. «Ровно в 12 давайте встанем в линейку, как тогда», — говорил Боганцев родственникам «семерых».
Мое Персональное Мнение
На обложке поста фотография с места события в 1968 году, которая взята из Интернета. Мне в ту пору еще и 13 лет не исполнилось. Но я помню, как весь народ поддерживал действия СА, КПСС и советского правительства. Я думаю, что и сегодня оценка народом тех событий мало изменилась. Да и начнись в России массовые репрессии против инакомыслящих, вряд ли народ станет стеной за репрессируемых. Об этом можно судить по реакции людей на аресты актвистов, выступающих против Пенсионной реформы Д. Медведева.
Ян РАДИЙ, 27 августа 2018. г. Белорецк
Комментариев нет:
Отправить комментарий